слегка воспоминаний
А время было если не голодное, то скудное. В ресторанах полагалось платить швейцару за вход, пить водку и танцевать. Ничего из этого я не умел. Но была навязчивая идея сводить девушку в ресторан. Да и поесть заодно. И тут, на Невском, открыли «Литературное кафе». В билет входил камерный концерт с ужином. И больше ни за что платить не надо, что меня особенно устраивало. На радостях я приобрел билеты на вечер с участием народной артистки РСФСР Нины Ургант.
В тот день я не обедал. Забегался, да и толкаться в институтской столовке было неохота. Зачем, если вечером ресторан? Качество ресторана я в те годы определял по размеру порций.
― А порция огромная, на целый взвод! ― рассказывали мне знакомые.
― Ух ты ― восхищался я, ― Хороший, видать, ресторан!
В Литературном кафе никто из моих знакомых не был, но я не волновался, а предвкушал.
К вечеру есть хотелось сильно и в кафе мы приехали к самому началу мероприятия, чуть ли не первыми.
Администраторша с легкой брезгливостью проверила наши билеты. Взгляд у нее был пронзительный.
― А кормить будут? ― я неумело попытался обратить главный вопрос в шутку.
Лицо администраторши вытянулось, как под воздействием вантуза.
― Проходите в зал, молодые люди. ― холодно сказала она и отвернулась.
Мы сели за столик, в углу играл пианист, кафе медленно наполнялось. Я ёрзал, пытался острить, в основном про еду, смешно не получалось, но девушка вежливо хихикала.
Наконец, к нам подошла официантка.
― У нас сегодня салат, горячее и десерт. Вы всё из этого будете?
― Да! ― крикнул я, видимо, слишком громко, многие оглянулись, а девушка испугалась.
Гости расселись, концерт начался. К пианисту добавился флейтист, длинная флейта с большими клапанами напомнила мне шашлык.
― Ваш салат!
Я опустил глаза и увидел очищенный от пупырышек маленький огурчик, стыдливо прикрытый укропом. Я даже не съел, я вдохнул салат. И стал растерянно оглядываться по сторонам― всем приносили одинаковое, никто не ругался и не рыдал.
На сцену вышел струнный квартет, заиграли Чайковского. Услышать эту музыку в том самом зале, где Петру Ильичу подали холерной воды, показалось мне дурным предзнаменованием.
― Налей мне водички, пожалуйста, ― попросила девушка и, заметив мой пустой взгляд, добавила ― вроде уже горячее начали разносить.
Да, начали. Разумеется, не с нашего столика. Это известный закон, по которому как ни сядь, а разносить всё равно начнут не с тебя. Но время шло и официантки с большими подносами ковыляли всё ближе и ближе, стук тарелок, расставляемых под музыку погибшего от здешней еды композитора, делался громче. Запахло жареным. Жареной курой.
Тем памятным вечером в Литературном кафе приготовили курицу. Именно так, в единственном числе. Одну на всех. И вот одна тридцатая часть этой пожилой птицы, зарезанной за то, что не могла уже нестись, предстала предо мною в сопровождении двадцати рисовых зернышек.
Был ли я в тот миг страшен или жалок ― не знаю, но девушка отдала мне свою порцию.
Облизав обе тарелки, я подумал, возможно, вслух: «Очень хочется кушать», а потом долго сидел молча.
Вокруг все зашевелились, захлопали. На сцену вышла Нина Ургант, объявила романс. А я неотрывно думал про десерт, каким он будет, когда? Нина Николаевна пела, полагаю― замечательно, я же, вытянувшись в струнку как дозорный суслик, высматривал еду. Вот, вижу, ну что, не так все и плохо, большой, жирный кусок торта, вам чай или кофе, мне торт и чай, Нина Николаевна запела следующий романс, полагаю―замечательно, а мне уже принесли, принесли еду и я со всей дури запускаю в еду ложку, и рот мой раскрыт, глаза выпучены, рука моя уже отправляет здоровенный кусок сладкого жира в его последний подъем…
И тут прямо в ухо скрипучий голос администраторши:
― Молодой человек, будьте так любезны не жрать, когда поёт народная артистка!
